Обожаю хаос

"О, нет!" – кричит в ужасе интервьюер. "Да-да-да, – радуется философ. – Я обожаю хаос!".

Но даже на любителей хаоса находится управа вполне в лакановском духе: три года назад Жижек сменил жену, выбрав в спутницы жизни 26-летнюю аргентинскую модель по имени Аналия Хани. И этот человек пишет о том, что кубинская революция напрямую связана с комплексом кастрации, что лишний раз подтверждается тем, что ее вождя зовут Фидель Кастро!

Но известен он, конечно, не этим.

Славой Жижек – 58-летний словенский философ, снискавший мировую известность тем, что применил психоаналитический аппарат Жака Лакана для анализа современной политической, социальной и культурной действительности. С момента выхода в 1989 году на Западе его первой книги, "Возвышенный объект идеологии" (The Sublime Object of Ideology), он приобрел культовый статус в определенных кругах, не один раз объехал с лекциями земной шар, снял документальный фильм "Гид извращенца по кинематографу" и поработал приглашенным профессором в самых престижных учебных заведениях Старого и Нового света. За это время Жижек успел обидеть всех – деконструктивистов и когнитивистов, последователей Хайдеггера и Хабермаса, левых и правых, феминисток и марксистов, зеленых и адептов New Age.

В пространстве психоанализа, где, как и на месте преступления, любое событие, предмет или мысль являются симптомом, Жижек подобен линчевскому агенту Куперу, выуживающему информацию о личности убийцы из снов, карты Тибета и прочих хонтологических улик. Не случайно свое московское выступление в "Президент-отеле", посвященное критике толерантности, он начал с отрывка из Марселя Пруста, в котором герой, впервые поговорив с бабушкой по телефону, уже больше не может отделаться от чувства, что этот голос принадлежал какой-то иной, сумасшедшей старухе, и как это меняет его восприятие бабушки.

Голос, запах, любое выделенное качество – вот то, что может сильно сбить настройку толерантных окуляров, через которые нас принуждает смотреть современная мораль.

При этом мы живем в культуре имитаций, вещей без свойств: кофе без кофеина, сливок без жира, пива без алкоголя и войны без войны (вспомните доктрину Колина Пауэлла о войне без потерь). Терпимый либеральный мультикультурализм, процветающий на Западе, – это фактически попытка навязать обществу лишенного свойств Другого: идеальный чужак танцует очаровательные танцы, обладает экологически здоровым целостным подходом к реальности и глубокой верой в Бога, в то время как другие особенности, вроде избиения жены или жестоких публичных наказаний, выпадают из поля зрения.

Любить ближнего оказывается возможным лишь тогда, когда он находится на достаточно большом расстоянии, желательно – за колючей проволокой Гуантанамо, где ему будет предоставлена традиционная еда и коврики для намаза.

Сам Жижек оказался идеальной иллюстрацией к собственным гипотезам: невротик, постоянно поглаживающий то нос, то бороду и поправляющий волосы, он перескакивает с предмета на предмет, со сталинизма на еврейские анекдоты, с баек про Нильса Бора на анализ непристойностей в югославской армии, с дзен-буддизма на Канта, с экологических проблем на процесс Юлиуса и Этель Розенберг. Это хаотичное, мечущееся сознание, подобно стробоскопу в ночном клубе, выхватывает то одну, то другую тень на танцполе идеологий, и робкие попытки Глеба Павловского завершить лекцию увенчались успехом лишь с четвертого раза.

Под конец было предложено задать гостю несколько вопросов. Первым выступил писатель Дмитрий Быков, поинтересовавшийся, не считает ли Жижек аморальным посылать молодежь против полиции, как это было во время воскресного марша левых в Санкт-Петербурге. Философ признался, что потрясен самой постановкой вопроса – на Западе его бы, скорее всего, спросили, эффективны ли выступления такого рода. То, что речь зашла именно о морали, напоминает ему, что он все-таки находится в России. Затем последовали вопросы о датских карикатурах, о том, не является ли сам Жижек образцом толерантности, что он думает по поводу размещения ПРО в Чехословакии с точки зрения психоанализа.

Но главная литературная премия и приз зрительских симпатий достаются безвестному студенту философского факультета МГУ за вопрос о том, не являются ли, по мнению Жижека, Фрейд и Маркузе главными виновниками эпидемии СПИДа, захлестнувшей планету.

Гость вышел из положения вполне достойно, сообщив, что главной проблемой человека сегодня является не то, что он несчастен из-за подавленных желаний, а то, что он чувствует себя виноватым, потому что ему не хочется ничего желать.

И в этом ответе кроется, вероятно, намек на тот трюк, который Жижек проделал с современной философией. В обществе глобальных рынков, где истина рождается не в тиши профессорских кабинетов, а на шоу Уинфри и Леттермана, он выбрал амплуа рыночного сказителя, гастролирующей поп-звезды, рассказывающей байки и анекдоты толпе на площади.

Человека, который не может желать, бесполезно агитировать за белых или за красных.

Его можно только развлекать, попутно разрушая стереотипы. Заявляя во всех своих интервью, что сегодня задача философа не отвечать на вопросы, но задавать их должным образом, он фактически играет в академическом мире роль Саши Барона Коэна, только объектом его любопытства является практически бесконечный список тем: исламский фундаментализм, Ленин, права человека, Дэвид Линч, виртуальная реальность, мультикультурализм, глобализация, пост-марксизм...

Недавно он написал большой текст, сопровождающий фотографии Брюса Вебера для каталога остро модной американской марки одежды Abercrombie&Fitch, крайне любимой богатыми американскими джет-сеттерами. И на вопрос журналистов The Boston Glob, пристало ли ведущему интеллектуалу заниматься подобными почеркушками, ответил с присущим запалом: "Если бы я был должен выбирать между необходимостью зарабатывать деньги подобным промыслом или стать американским академическим профессором на полную ставку и лизать задницы руководства для того, чтобы получить желаемый пост, я бы, без сомнения, выбрал каталоги". А теперь представьте себе Лимонова, сочиняющего для ЦУМа. Представили? То-то же. А вы говорите – критика толерантности.

Но, возможно, сегодня это едва ли не единственно возможная позиция для честного левака.