Откроем Америку!
Мы с американцами давно играем в игру под названием "надуй и упрости", обмениваясь, по-сути, роликами, а не информацией. Держим Штаты за родину тупого масскульта, а она за это "паяет" нам имперский тоталитаризм. Строгие и академичные с виду, мы пару лет назад развернули в Нью-Йорке выставочную ретроспективу с амбициозным названием "РОССИЯ!", а вчера лихие парни на мотоциклах во главе с директором фонда Гугенхайма Томасом Кренцем въехали во двор Пушкинского музея презентовать самую что ни на есть учтивую экспозицию "Новый Свет. 300 лет американского искусства". В честь 200-летия дипломатических отношений.
Прозвучавшие на пресс-конференции миротворческие слова Михаила Швыдкого - о том, что три века обе страны занимались примерно одним делом – создавали национальное искусство, и Ирины Антоновой – о том, что нынешняя выставка не повторяет ни одного экспоната из шести более локальных американских экспозиций, проходивших в музее с начала 60-х, заставляют задуматься: что же тогда вместо ярлыка? Во что играть будем?
Молча поставим американцев в один ряд с недавно посетившими нас Моне, Дега, Сезанном, Кранахом, Климтом, Тернером, Уистлером и Модильяни? Или как?
На первый взгляд, выставка – настоящая провокация, если не пощечина гурманам. Чего стоят только мотоциклы под портиком (для этих проделок у нас есть ЦДХ) и добродушный джаз-вокал хохотушки-мулатки, будто на минутку выскочившей в своем тюрбане из-за плиты в новоорлеанском домике – подпеть соседям.
А между тем выставка хорошо выполняет сугубо культурологическую задачу: независимо от присутствия или отсутствия шедевров, она делает то, что не сделал ни Задорнов, ни Буш – объясняет простому обывателю метафизику потребительского масскульта через "плоть и кровь" заокеанских полотен. Реклама, как она есть, с ее сказочной эйфорией потребления сквозит и в Лондоне с Хемингуэем, и в Гершвине со Спилбергом, и в Чаплине с Барни.
Первое, что бросается в глаза – меркантильность и нарочитость. Плюс невероятный наив, ведь две свои основополагающие ценности – материальный статус и строгую мораль, вплоть до отрицания искусства отцами демократии на заре Соединенных Штатов, американцы выстрадали. Как сбежавшие в обетованную Африку Чуковские Таня и Ваня, колонисты оказались рядом с аборигенами и рабами, и, не пожелав становиться ни теми, ни другими, избавились от изящества и рационализировали архаику. От барочной утонченности Запада и духовной глубины аборигенов осталось самое необходимое: добродетель на лице и вещдоки цивилизации, заработанные кровью и порохом. Все это – и напряженная убежденность в глазах, и приличествующие жесты, и старательно отрисованные ткани, украшения, и даже родившиеся и дописанные по ходу дела на холсте продукты благосостояния – дети - долго не могут собраться в единое целое. Потому портреты во главе с Джорджем Вашингтоном заметно проигрывают висящим рядом изображениям индейских вождей. Последние непринужденно демонстрируют вековое стилистическое единство осанки, взгляда, убранства и грима. И жесткие контуры фигур не кажутся нарочитой, плоской графикой. Угнаться за исторической мифологией американцам не удается. Это не их козырь.
В то же время, они активно создают мифологию современную, в которую верят, как собственным глазам. В то время как для всей Европы мифология – что языческая, что христианская, давно уже стала метафорой, условностью, только американцы знали, как выглядит обетованная земля, куда двинулось одинокое семейство с единственной винтовкой, что такое линчевание и потлач. Стоит ли удивляться, что небо Фредерика Эдвина Черча раскрашено в цвета американского флага, а Сьерра-Невада Альберта Бирштадта заставляет вспомнить еще не существующего "Властелина Колец"?
В бедных и неглубоких, на первый взгляд, американских холстах есть одна сильная эмоция: смотришь и радуешься (или иронически не радуешься – в зависимости от авторского замысла) тому, что на картине есть вот этот вот конкретный герой. Простодушно позирующий Богу, он по-Джеклондоновски осязаем и самоценен, как индейское "Я сказал!". Утвердившись в "классике", эта эмоция проникает под кожу женщин и стариков в "импрессионизме" ("Белая Шаль" Ричарда Эмила Миллера - лишь безыскусная примерка, и не придерешься!) и придает всему живому и мертвому статус удачного приобретения. Неестественно упругая битая дичь Ричарда Гудвина – еще не поп-арт, а две девушки Уильяма Макгрегора Пакстона – еще не Барби, но то, что будет потом, уже сидит у них внутри. И лишь модернизм обнажает истинные намерения американцев: веря в сказочную природу оболочки, они готовы всю жизнь играть в нее, как в куклу.
Чистая графика, яркие цвета, простые идеи, декоративный объем - стоит лишь взглянуть на работы начала 30-х, и три- дэ- квадрат покажется лишь поздней интерпретацией классики. Наконец-то американца можно сравнить с американцем! Ни реклама, ни мюзикл, ни блокбастер, ни "Том и Джерри", ни Рональд Макдональд – ничто человеческое нам теперь не чуждо, ведь здесь царит радость обладания вещью и самоутверждения,где "я ем" означает "я есмь!". И не потому, повторяю, что американцы балдеют от еды, они балдеют от своего появления на этой земле! А опасность лишь подогревает энтузиазм и сметку Робинзона.
Здесь есть свои шедевры. Вызывающе открытый, как губы Монро, красный мак Джорджи О’Киф, анимационная экспрессия Арчибальда Дж Мотли и мультяшные холмы Эдварда Хоппера. Открытие Америки – счастливый потребитель, юзер и лавер, сотворяющий мир заново из размазанной помады и коричневых теней, пивных банок и граффити. "Новый Свет" - это неправильный круг Роберта Мэнголда и оставивший щелочку для домыслов Черный Квадрат Брайса Мардена. Это неоновая шутка njne sing neon sign Брюса Наумана и белый абзац о воде из словаря на черном поле Джозефа Кошута. Это разноцветная, как улица Нью-Йорка, "Женщина-Луна" Джексона Поллока и растиражированный, и тоскливо-пронзительный электрический стул Энди Уорхолла. Хотя, если честно, много ли надо фантазии, чтобы прочесть задом наперед слово Hollywood? Много ли надо мысли, чтобы изобразить аппетитную "наливайку"? Или пустить Уму Турман крутить педали на желтом мотоцикле под "Полет шмеля"? Может, и не много, но сколько в во всем этом драйву! Не хочется ругать Америку, ей-богу. Хвалить тоже не хочется. Она, как бы это выразиться…соответствует какой-то части Homo. Как реклама. Так что игра продолжается, только уже без обид.
Advertology.Ru
03.08.2007
Комментарии
Написать комментарий