Виктор Васнецов: крещеная сказка

И даже картоны - заготовки для монументальных росписей - тут же забрал  Третьяков, украсивший здание своей  галереи Васнецовским фасадом. Теперь девять из них выставлены здесь, в Лаврушинском переулке, и являют собой точку схода судьбы, удачи и успеха, а в этом, согласитесь, - особый интерес для рекламиста.

Лишь во времена смуты икона могла себе позволить разговаривать «шершавым языком плаката», как это было, например, в 17 веке с горящими иконостасами кремлевских соборов. Попробуйте выполнить бриф в мирное время, угодив Богу, царю и народу. Виктору Васнецову это удалось.

История пестрит почти эзотерическими совпадениями. Вот главному украшателю храма Аполлинарию Прахову снится Богородица. Немного спустя, испугавшийся громадной ответственности и размаха работ и потому отказавшийся расписывать будущий собор Васнецов созерцает свою прекрасную жену с младенцем  и... соглашается. Врубель - гениальный безумец (зайдем на сайт собора, посмотрим, что было бы с интерьером, если бы взяли Врубеля (www.vlsobor.com) - холост. Он влюбляется в супругу начальника, выводит ее черты в лике Богородицы, да так ярко, что его увольняют еще и по этой причине. «Это заказ Бога» - решает Прахов. «Я поставил свечку Богу» - скажет через десять лет добродетельный Васнецов.

Но фамилия Прахов даром не проходит: в фундамент храма закладывается негодный материал, и будучи возведенным почти до купола, здание дает трещину, разорвав сердце главному зодчему («Архитектор Беретти тяжело переживал расследование и скончался впоследствии в психиатрической лечебнице»). Васнецов же оказывается прикованным к монументальной живописи на многие годы, постоянно простужается и не раз падает с лесов. Однако Бог бережет и художника, и 4 квадратных километра его росписей.

Преодолевая невзгоды и трения со строительным Комитетом, Васнецов работает в одной команде с младшим другом и последователем  Михаилом Нестеровым. На месте Нестеровских полотен, уехавших на гастроли из Третьяковки, сейчас и висят, между прочим, Васнецовские картоны.  Горевать, действительно, не о чем. Где, как не здесь промыслить  и продвинуть смысл русскости и православия - в преддверии «смены вех»? Васнецов - хоть и не участник, но поклонник «Союза русского народа», один из учредителей Общества возрождения художественной Руси, в костюмах по его эскизам декламируют стихи Есенин и Клюев...

Русофильскую карту Васнецова трудно бить талантливым русским «итальянцам» - коллегам по Владимирскому собору - Котарбинскому со Сведомскому. Перед самой работой он, конечно, съездил на пару месяцев в Италию. Но Рим для Васнецова - что для Гоголя - все равно - Третий. Дитя большой священнической семьи, с благословения отца обучившийся живописи, все детство проведший в патриархальной деревне Рябово в окружении крестьян, Васнецов черпает вдохновение не из римского атриума, а из славянского омута. Позже он развивает свою русскую идею в Мамонтовском Абрамцеве с его культом народных ремесел и опытами частной оперы.

До работы в храме Святого Владимира художник уже прогремел и «Аленушкой», и «Богатырями». И что же мы видим на картонах? Крещеную сказку-оперу где герои - суровые мужики и бабы,  воспарившие девки да парни. Легко увидеть в Саваофе - Нестора и деда-пахаря, в Богородице - проснувшуюся спящую царевну, в ангелах и херувимах - Сирина и Алконоста. И даже Змий ветхозаветный -  ипостась Горыныча. В этом есть возможность убедиться, поднявшись выше этажом в зал Васнецова, где висят в постоянной экспозиции его «сказки». И зайдя на упомянутый уже сайт Владимирского храма, чтобы дополнить экспозицию картонов портретами Владимира, Ольги... И вот парадокс: в евангельских ликах деревенского люда зарыта если не собака, то кость народописца Караваджо.

Исследователи отмечают, что в конце XIX в. простой народ и клир были привязаны, как это нынче говорят, «к старым форматам» - небольшим иконам в окладах, древним орнаментам. Старый, закопченный ритуальный инвентарь почитали, а картины в храме не понимали и не принимали. И даже то, что к девятнадцатому веку традиция иконописи и храмовой живописи поиздержалась настолько, чтобы дать повод появиться словечку «богомаз», роли не играло. Намоленность и привычка брали свое.

Васнецов иконы знал,  любил и изучал, и потому сумел переломить ситуацию. Сквозь простоватые и открытые крестьянские физиономии, как в Некрасовских поэмах, проступил сновидческий, богоносный лик, относящий к иконописи более ранней и вдохновенной - Дионисия, фаюмского портрета, византийских мозаик. Васнецов позаботился и о народных фонах (будто с книжных миниатюр) и о ковровых орнаментах. Прибавьте к этому его «сказочную» известность, и станет ясно, отчего «владимирские» репродукции - знакомые и чудесные одновременно - раскупались нарасхват. Особенно Богоматерь с младенцем. Лики Нестерова (занявшие 2,5 квадратных километра собора) более аскетичны, рафинированны, остранены.

И еще одна деталь. Ученые в капеллах коллеги «копировали» растекающуюся, монументальную оптику Микеланджело, а у Васнецовских героев левитация другая - их тела отделяются от стены и летят во всевозможных направлениях. Грубоватые, эскизные картоны это особенно «афишно» передают, как буквально отходит от Богороматери к зрителю, в мир младенец Иисус, и затем уже взрослый Христос - от креста. Глаза закрыты: он летит во сне вместе со стаей ангелов, продолжающих размах рук. И так кругом. Особенно любопытен Саваоф: грехопадение Адама и Евы лишило его руки воли, и они повисли в такт падающему голубю - буквально передавая «падение». Будто Саваоф махал руками при полете, аки голубь. Повторюсь: не по стенам, но по храму, поперек стен, вместе со светом и вместо света летают Васнецовские герои. Припоминается Гоголева нечисть, с последним криком петухов застрявшая в окнах злополучной церкви - это инфернальная, чертовская, но та же самая оптика - она потом поставит в столп храмового света и сорвет с обрыва Островскую мещанку Катерину и навеет Чехову «Чайку». Ну и так далее.

"Голубиную" левитацию хорошо передает 14-метровая композиция из толпящихся душ в преддверии Рая. Композиция почти никому не будет видна, так как предназначена для купольного барабана, это практически «движение в себе». «Перпендикулярности» придает масочное и призрачное прописывание дальних и мелких персонажей - так что издалека и снизу толпа видится единым телом.

Дремные лики  и атмосфера полупрозрачной невесомости удивительно напоминают холсты Борисова-Мусатова, декорации Головина и многие другие грезы «мирискусников». Росписям во Владимирском храме был посвящен целый номер «Мира Искусства», но путь к сновидениям у Васнецова неевропейский, несветский и, если так можно выразиться, «неинтеллигентский». Это сделала деревня, семья и «божий заказ». Причем, на несколько лет раньше появления «искусников» на артистической сцене.

Храм посвящен принятию христианства на Руси в 988 в., но не один Владимир, как известно, выбирал веру. Православие, а вместе с ним и церковь, не раз подвергались разного рода философским «верификациям». Незадолго до рождения Васнецова, в 1939 г был отстроен в Москве - после долгих масонских дебатов об идеальной вере и церкви -  храм Христа Спасителя, а Васнецову, и Нестерову, и Врубелю и многим другим пришлось также «продумывать» и образ божий, и заново открывать для себя веру, и даже искать для этой веры «русский народ». Этот православный, зеркалящий языческую сказку, ренессанс, будто затонувший Иванушка в прозрачном пруду, отражен в стихах Николая Клюева:

Гвоздяные ноют раны
Жалят тернии чело
Чу! Развеяло туманы
Серафимское крыло.

К моему ли, горний, древу
Перервать томаленья нить;
Иль нечающую деву
Благовестьем озарить?

Ночь глуха и безотзывна
Ко кресту утрачен след
Где ты, светлая отчизна?
Голубиный Назарет?

Впрочем, и красная Клюевская «новь» была одной крови с Васнецовской сказкой:

Зарезать родную мать
Кормилицу-печь-теплушу
Окровавленным разгадать
Вредовую злую душу

Отречься до петухов
Как Петру, с пугливою клятвой...
Не счесть лучезарных снопов
За красной всемирною жатвой...

К слову, много позже не о Васнецовском ли Назарете будет грезить архитектурный гений Яков Чернихов? Когда режим отрезал ему доступ к конструктивистскому «деланию», полетел из-под его карандаша сказочный ампир во главе с Дворцом Советов, и заскакали по бумажным буреломам, как лесные базилики, избищи на курьих ногах. И это вам не «симулякры»: Яков Чернихов до конца дней оставался православным и самолично на каждую Пасху яйца расписывал.

Вот и сейчас, в очередной раз, в далеко не патриархальной и уже не вполне крестьянской России, опять встает вопрос выбора веры, строительства церкви и поисков народа. И Васнецовские картоны - наивные, распахнутые и сказочные опять играют свою странную, двойственную роль: для одних это рекламная афиша, художнический шифр (988 - «Дал Владимир Веру"), для других - эзотерическая карта Руси. Легко побивающая все фальшивое и крапленое.