Джаз & Блюз

«Чудеса. Новое искусство из Лондона» - абсолютно ни к чему не обязывающее название. Скорее, деловое как и «возможность увидеть наиболее качественные и дерзкие проекты в сфере современного искусства», заявленная галереей Марии Байбаковой.

Мы, признаться, отягощены ответственностью - что протестной, что сакральной. Кажется, лондонцев это абсолютно не волнует и не тяготит. Занимаются себе искусством  - без оглядки на себя в глазах о(б)суждающего сообщества. Без реабилитации, без позиционирования в «минус» или «плюс», иронию или мистерию. Пожалуй, из недавно увиденного - только в джаз-фото Александра Забрина на недавней выставке в ММСИ я и обнаружила эту свободу, да вот еще у Полины Лобачевской - на  декабрьской «Алисе в стране чудес». Джаз и Кэролл - и вот  уже - невесомость и холодок в солнечном сплетении - как доза чистого спирта после родного «паленого».

Ну, так о «Чудесах». Не сказать, чтобы идеальное пространство, но-таки фабрика, будущий лофт. Не сказать, чтобы сплошь шедевры, но работает «Алисино» кураторство Ника Хакворта (Nick Hakworth) - за каждым углом это чудо-таки тебя ждет. Оно не только в повороте, но и в названии - шифровке, порой только затемняющей суть, а порой - и в этом - невесомость - улепетывающей  от серьеза в золотистый стакан английского юмора. Not black but dark. И, конечно, национальная пестрота авторов: Лондон присутствует как Old New-York, где каждый - Odd One Out. Выдержка из Шпенглерова "Заката Европы" - не в пику цивилизации (что свойственно, скорее, уж нам), а в честь эстезиса как принципа культуры: "Нет единичной скульптуры, единичной картины, единичного направления в математике или физике, а есть множество, и каждая сфера знания в той или иной цивилизации глубочайшей своей сутью отличается от параллельной сферы знания другого народа. Эти Цивилизации растут с такой же великолепной бесцельностью, как и полевые цветы". Но, кажется, выставка шагнула дальше: от английской идентичности или фирменного стиля  - лишь обрывки сюжетов, слов и интонаций. Глобализм - не в неразличимости, как думал Шпенглер, а в «чудесатой» неузнаваемости. 

Приблизить камеру к траве или клавиатуре рояля - и вот она, магия процесса, буря в стакане. Вселенная под микроскопом. Прием древний, как Луксор, или грибочек,   от которого откусила Алиса.

Идрис Хан. Несколько последних фортепьянных сонат на тему... Франца Шуберта. 2007

Кирк Палмер. Шелест.2006

Вращающийся в клетке фонарик превращает комнату в техногенное головокружение, а из взорванной резиновой капсулы с застрявшими там бутылками дядя охранник осторожно извлекает девицу в вечернем туалете - в произведение искусства залезать нельзя. Но, видимо, девица хотела того же, что и куратор - примирить Космос и Хаос.

Конрад Шоукросс. Медленная дуга в кубе II. 2006

Дуглас Уайт. Совет. 2006

Рядом на стене -  ЛСД - графика зрачка и цветущий - чуть ли не вылезающий с билборда миндаль. Тут же - лист стали с налипшими стальными же листьями принимает и отдает полосы световых отражений. Одна и та же эмоция - в разных материалах.

Николь Вермерс. Филиалы. 2008

Увеличенный папоротник мутирует в пень- подсвечник, а тот - в громадный светильник из трубочек. Дальше - пальцы пианиста с привязанными к ним фонариками  (роль глухого Бетховена достается самому фортепьяно с выдранными вихрами-струнами). Пальцы отстукивают - колками по войлоку - опус поправшего музканоны Айвза, механически-бледный тапер переворачивает страницы, будто препарируя приближенного до эротизма уже упомянутого и совершенно ни о чем не подозревающего Шуберта. Шуберт - Айвз.. Музыка - Механика. «Чудо»  - во взаимном, «спинном» чутье работ, превращающем Лондон в один пропахший шоколадом сквот.

Дэвид Биркин. Созвучие. 2009

Never Hide - черными буквами на сером во всю стену над металлическим фабричным полом, «Не видимо - не вредно» - другая медитация на тему какой-то Тарантиновской мафиозной мясорубки, от которой остались одни разноцветные брызги. Forever hide?

И сами работы, и их расположение провоцируют фрагментарную съемку - увеличивая фирменный набор чудес. Тоби Зиглер же и вовсе - един во многих техниках.

Тоби Зиглер. Викторианские водопроводы. 2008

Тоби Зиглер. Сопротивление снаряжения. 2008

Есть и русские работы. Маргарита Глузберг - Феофан Грек наизнанку. А вот побывавший в России Тим Браден сообщил инфернальный статус нашему впереди- планеты- всей-балету.

 Маргарита Глузберг. Панстриптизм. 2009

Тим Браден. Наблюдая за балетом. 2006

Пожалуй, апофеоз всего этого джаза -  видео-вестерн-стрелялка-поедалка: индейцы, квакеры, англичане, жрущие их всех методично и по очереди мертвецы и богиня Судьбы, здоровенная немецкоязычная оперная Дева, увлекающая маленького синелицего «Чаплина» в мир вечных снов и гэгов. Каждый кадр - постановочный казус, бережно сохраняющий романтический глянец и гомерический фарс. Может быть, одна из самых британских работ.

Но не стоит обольщаться, что все здесь - воплощение изящества и несерьеза. Тут, повторяю,   англичане - не все, и не все - джаз. Элоиз Форниелес  свалилась в Лондон с корриды. Ее перформансу отведено отдельное помещение. Мой ребенок послушал и сказал, это аморально и ужасно, пытать быка, даже если перед нами - мертвое тело. Есть - можно, а издеваться - нет. Потому что следующим быть - человеку.

Освежеванная туша висит, стреноженная цепью, в центре металлической постройки, пол которой устлан  разной одеждой - как ковром. Еще - стол, нож, девушка и двое в черном - снимающий на камеру и носящий записочки от зрителей. Девушка принимает записку, медленно и внимательно ее читает, затем раздевшись донага, подходит к туше, делает надрез и засовывает внутрь скрученную бумажку. Затем выбирает из-под ног новую одежду, надевает ее и садится за столик - ждать следующего. Ритм задает электронный сэмпл - тяжелый и монотонный, как пульс больного горячкой. Девушка в трансе. Каждое слово - казнь. Вряд ли она, переодетая в «другого», понимает по-русски, и вряд ли это кого-то остановит. Желающих не убавляется. Утыканное посланиями тело живет как Бойсов заяц, с той лишь громадной разницей, что позолоты и таблички с объясняловом больше не требуется: действо насквозь экстравертно и прозрачно для всех - от христиан  и буддистов до тотемистов и дырников. Да и туша - не зритель и не медиум, а Пра-автор, генеральный поставщик Войлока и Сала, принимающий в таинстве не вопли и стоны, а досужие мыслишки. Стопроцентная вовлеченность - с порога. Моментальная передача - в духоте. Second Hand как терпение господне. Глубокая медитация - усталый сарказм. «У них это возможно, потому что у них есть блюз», - мне говорят.

Блюз & Джаз - одно и другое отличаются не цветом кожи и не языком. И даже не чудом расположения или идеи. Он может быть и вовсе сереньким - говорят наши фирмачи-дизайнеры. Дело в континуальности -  непрерывности, связи.