Ольга Полесовщикова: материнская плата фотографии

Непредсказуемость - сугубо мужское понятие. В женском измерении хаос - всегда взаимосвязь. Для мужчины фотография - завоеванный результат. Для женщины -  ежеминутная практика. Если соответствовать этой матрице полностью, женщин-фотографов существовать не должно. Как нет певиц - есть «женщина, которая поет».  Ольга Полесовщикова соответствует. Она возводит практику в метафизику. Взбирается на высокие точки и заставляет пленку сыпаться от света,  максимально расширяет кадр и путешествует по его бесконечности, берет от жизни главное - рождение, любовь, смерть и отпускает ситуацию «залипать» в проявитель, как в буддийскую купель. Результат «сшивается» опытом опустошающих переживаний - как житие, а не банальная биография.

Женщина рождает фотографию, и в этом смысле авторство, как и отцовство вторично.

Вот про Владимира Клавихо-Телепнева, чьи фотографии сразу приходят на ум при виде Ольгиных, все понятно: они безапелляционно самодостаточны, царственны и театральны. Для Полесовщиковой - фото - лишь верхний, тонкий слой многосложной коммуникации. И если Телепнев - фигура в рекламных кругах довольно известная, то Полесовщикову можно сравнить с автором интегрированной кампанией. Не случайно, и философская левитация художницы возникает именно из практики фотографирования, а не наоборот. Даже учитывая явно ориентальное влияние учителя - преподавателя кафедры фотомастерства МГУКИ Юрия Бабича. Теперь и Ольга там преподает.

На персональной выставке «Сад расходящихся тропок», которая ездит по городам и весям, начиная с родной Йошкар-Олы, а недавно прошла в подмосковном выставочном центре «Реутово», собрано вместе главные ее проекты.

Метафора выставки «Сад расходящихся тропок» - крона большого дерева на Шри Ланке, с первого же взгляда заставляет сомневаться: не корни ли это. Собственно, так и «вяжется» наш разговор - комментарии и реплики. Без вопросов.

 

Полесовщикова - фотограф-странник. Природные и культурные «места силы» -

Алтай, Камчатка, Тибет, Бутан, Вьетнам, Лаос, Камбоджа и так далее, приближаясь к фактуре и тонкому телу. Холистический восток наложил отпечаток: снимкам ближе всего термин «простирание» (сотни простираний перед той или иной аватарой Будды означают полноту Бытия  ее концентрированную, мандалическую проекцию на матрицу тела). Весь смысл - в жидком, ландшафтном полицентризме кадра где, где каждая свободно проявляющаяся деталь сакральна. Но дело, оказывается, не только в Востоке, но и в камере. Читаем релиз:

«Съемка в крупном формате (13х18) подразумевает крайнюю степень реалистичности, по сравнению с человеческим глазом, камера по другому фиксирует полутона, у нее другие резкостные свойства, она обладает стопроцентной информативностью. За счет этого крупноформатная камера формирует другой тип реальности, отличающийся высокой детализацией и четкостью, другой тип присутствия».

- Я ничего не привношу, не подмазываю, не подрезаю, у меня всегда полный кадр.

Когда выкладываешь в интернете, часто говорят - все хорошо, только рамочка черная лишняя. А это не рамочка, это межкадровое пространство, и оно принципиально важно...

- Я начала фотографировать «с чистого листа», и фотография вывела меня на такие сообщества, такие пути... в моей жизни появилась Лена Врублевская, я побывала в Бутане два раза, а туда очень сложно попасть. Я присутствовала на коронации короля,  общалась с Кармапой, с Шамарпой, хотя мне кажется, что высокий ранг ламы в данном случае в буддизме не столь уж и важен. Для меня там любая мелочь, любой человек был невероятно значим. Но именно фотография вывела меня в эти миры»

 

Камера превратила фотографию в карту, по которой художник идет к своей  Шамбале. По-настоящему, стаптывая башмаки, как в сказке,как в жизни. Точка съемки - высоко, амуниция тяжела (кто знает, как выглядят старые большеформатные камеры со штативами, соврать не даст), а запас кадров, особенно по сравнению с нынешним разгулом «цифры», экстремально мал.

- У меня есть и цифровая камера  Canon МАRК 3, и камера 6х9 (ФУДЖИ) с центральным затвором. Она более жесткая, в смысле резкостных свойств и выдерживает разные экстремальные условия - я не боясь, могу на вулкан с ней, четыре часа на лошадях по Алтаю,  могу в баню с ней зайти. И еще несколько крупноформатных камер 13х18 - есть деревянная, металлическая, уже я по взрослению себя приобретала необходимый инструмент.

- Это домик в Гималаях. Там каждые пять минут, чуть шажок сделал, открывается новый вид. А у меня только четыре листа на целый день...

- Это вид на город с форта, я поставила туда камеру, там все вниз головой перевернуто, мне говорят - русские - самоубийцы!

- Ступеньки, когда я поднималась на этот храм, высотой 6-70 см, а ступить на них  - см 12-15, то есть, ступить я на них полностью не смогла, а на мне 15 кг веса в жаре, нужно подняться и потом спуститься...

- Камчатка. На Толбачик 6 часов вверх, час там, и обратно. Все в белом молоке, сероводород. Слезы, сопли, слюни. Ветер 35мв секунду можно лечь на него, потеряла кепку, перчатки, а у меня каждые 8 кадров заканчиваются, надо менять пленку, это все время и силы....

Фото-паломничество, послушание философствующего объектива... И еще деталь: как в профессию, так и в новую землю Полесовщикова приходит абсолютным простецом: для того, чтобы овладеть не объектом, но ландшафтом, нужен. В конце концов, простота становится принципом, а новая земля - состоянием ландшафта.

- Многие едут в путешествие и читают, а я считаю, что впечатление закладывается, как 25 кадр, и я хочу быт,  как чистый лист. Азия, Вьетнам, Лаос, Камбоджа, Камчатка - ты растешь, это практика...это труд... сюжет для меня не так важен, как для большинства фотографов. Я снимаю камень, киви, королевскую семью и при этом концентрируюсь главным образом на процессе рождения картинки. Таким образом, я не привязываюсь к объекту съемки ...Очень часто Восток проявляется в моих работах сам собой, без логически обоснованных причин, на интуитивно-эстетическом уровне...

- Фотография меня образовывает. Я не очень начитана, мне некогда было в школе читать, я старшая в семье, помимо меня было трое маленьких детей, я стирала на речке, в ледяной воде, никакой машинки, колом стоящее постельное белье, воды принести и воду вынести, какие-то пробелы существуют в моем образовании. Но если мне что-то нужно для фотографии, я беру и начинаю это изучать, уже осмысленно, с таким... философским подходом. Мне кажется, самообразование никогда не поздно. Через фотографию, это ведь сложный очень вид искусства, вообще творчество - это вопреки, это сопротивление, умение отказаться от многого, сконцентрироваться на одном, так что фотография делает меня мощнее, взращивает... 

Женский "третий глаз" стирает границы между культурой и природой, рисунком и орнаментом, а ноги доходят до нужных мест. Расположенные рядом храмовые фрески Анкорвата и узоры на песке при отливе моря кажутся делом одних рук.

- С отпечатком человеческой кожи поработать хочется.  Кое-какие наметки есть...

Интересно: упрямая, выносливая, медлительная и трудоемкая ручная амуниция оказывается для Ольги ключом к воротам дворцов лам и хижинам неприветливых йогов.

- Лама Кармапа Семнадцатый очень удивился, что я снимаю его такой камерой... (Кармапа является первым сознательно перерождающимся буддийским ламой (тулку) Тибета - прим ред.) 

- А это единственный житель города Пушкар, который позволил себя снять. Наверное, у меня был такой робкий вид и такие круглые от удивления глаза, что он сказал: yes. А когда я стала расчехлять свою камеру, округлились глаза у него.  Он никогда не видел такого инструмента! Я попросила его снять часы, не пожалела одного листа, сделала кадр с часами, решила, что сразу просить будет неудобно. И он снял! У меня эту работу купили друзья. Они называют этого йога личным секьюрити - лишний человек не войдет....

Важно помнить, что и «крыши мира», которые снимает Ольга, и люди, и «ручные» камеры с аскетичным набором кадров-это все культурно-природная естественная данность. Мир принципиально не обрезан и цел. Столь же естественен и экстремален режим съемки и проявки.

- Я не иду от показаний экспонометра. Я вообще экспонометром не замеряю. Многие иронизируют, но мой учитель Юрий Бабич говорит: Полесовщикова мыслит плотностями. И действительно, я знаю, тут у меня будет темное, здесь - светлое, здесь фактура. Для меня и форма, и свет, и фактура спекаются в один слой. Получается черно-белая по большей части, реальность - та,  которую мы не видим...

- Я такую кратность даю соотношения света и пленки, работаю на таких крайних регистрах возможности пленки, что она подвижна и эмульсия осыпается, оставляя какие-то фрагменты.  Получается, что крупный формат дает мощную деталировку, а рискованные режимы обеспечивают непредсказуемое взаимодействие пленки со светом, с эмульсией, так что и черные провалы, и царапины, и тайные знаки становятся одним телом. - на фоне гиперреализма и мистифицирующих дополнений. На каждую задачу отбираю инструменты. Единого рецепта нет.

- В процессе обрушения пленки возникают царапины, будто иероглифы - кружочки, восьмерки, и я поражаюсь, как рука Бога верно тебе дает какие-то подсказки. Разрушение идет по каким-то линиям графемы изображения!

- Фарфоровая статуэтка или гипсовое изваяние вдруг оживает, я стираю статуэточные, фарфоровые черты. Киви - больше не киви, а кратер вулкана... А тут эмульсионный слой повел себя так, что превратил кожу в платье, и обнаженное тело оказалось одетым и целомудренным. На плотностных уровнях я задаю, обостряю драматургию. Повторюсь, что это абсолютно реальные картинки, это срез реальности. Мы вот стоим, разговариваем, нам хорошо друг с другом. А бывает, мы чувствуем отчуждение. Я визуализирую те слои, которые существуют. Я заставляю их привиться.

Сейчас в театре «Школа Драматического Искусства» на Поварской висит фрагмент «Сада расходящихся тропок» - серия «Балет». Серия также оказалась сплавом личного опыта, воспоминаний и счастливой «ошибки» среды.

- Я думала про балет в детстве, когда мне было пять лет, я маму мучала, заставляла смотреть на мой мостик, колесо, шпагат. А фотография меня привела в балет...

- Некоторые спрашивают: а где голова? Я достала негатив, вижу - произошло залипание пленки в бачке. И думаю: «Как же так, я - мастер, выставки персональные, а пленка залипла?» А потом печатаю и думаю: «Господи! Это откровение! Это потрясающе!  И что такое - балет? Это же не математика, здесь голова и не нужна.

Голова не нужна, а медитация в самый раз. И тут ручная, долгая настройка камеры может работать в паре с духовной практикой. Свет всегда естественный (Клавихо-Телепнев, к слову, свои гениальные постановки подсвечивает)

-  Андрей Сидерский Йога 23. Мы снимали не его, мы визуализировали силу духа. Мы говорим «ох я духом слабый». Это требует времени: надо навести на резкость, поставить кассету, вынуть задвижку, потом сказать раз два три снимаю, а он -  в асане, с закрытыми глазами...

Все, что требуется дальше - продолжить путь естественного эксперимента, добавляя в него либо немного «психологии» оттенка (что бывает редко), либо дополнительную реальность, например, еще один объект при вторичной съемке или снимок - при проявке. Гиперреальность Полесовщиковой имеет свойство калейдоскопически разрастаться.

- Я накладывала изображения друг на друга при проявке и добавляла химии, в результате получились вот эти буддийские мотивы и космические разводы.

- Я погружаю в проявитель один лист, потом другой, и этот последний отдает изображение на обратную сторону, как негатив. Очень сложно добиться здесь проработки, вторичного проявления. Получается снимок со свойствами дагерротипа. А черно-белое фото становится цветным. Оба достаточно сильно воздействуют.

Главная тема художников-буддистов - подлинность перерождения. Этот сюжет у Полесовщиковой тоже свой - и женский, и русский - драматургический, романсовый.

- Юрий Бабич говорил нам: в нас, художниках, занимающихся изображением, должен быть маленький мосфильм. Это значит, что фотограф - драматург, и режиссер, и оператор, и техник.  Учили писать сценарий, проводить кастинг, анализировать изображение.  На этом все  и базируется, а не на ракурсе, фактуре, объекте или печати. Мы ведь рождаемся с чувством прекрасного, чувством композиции. А профессиональный художник просто лучше видит миф. Если его не будет, изображение не удержится в памяти... Когда я заканчиваю работу, я бываю сильно истощена (хотя и подкреплена бываю тоже) - я настолько участна, настолько отдаю, контактирую, объясняю себе... оказывается, фотография - тяжелый интеллектуальный и эмоциональный труд. И дальше мой продукт меня саму открывает, а зритель, бывает, и добавляет ума и веса картинке.  

Часто точка перерождения в фотографиях Полесовщиковой маркирована внутренней графемой, проступившим невольно или намеренно перпендикуляром. Так иногда, гуляя по зимнему кладбищу и рассматривая фотографии в обрамлении венков, жестяных коробов или посаженных в перекрестье, вдруг ловишь себя на мысли о том, что конец - это венец, шанс обрести совершенную систему координат, незримое Царство. Его и открывают Ольгины снимки. Открывают, но не демонстрируют.

- Как-то встретила девушку в метро с кошкой, и говорю, господи, как я хотела бы давно эту кошку снять! А она - приезжайте. Долго пришлось повозиться - я уложила кошку на темный фон, котята собрались, сосут ее, она спать хочет, но к себе не подпускает - защищает детей. 

Художница сама не так давно стала мамой, думаю, это наложило отпечаток... Даже работа с мертвым телом в морге решаетсяв женском, материнском ключе. Получился артистический акт «смертовспоможения», будто в слове "лама" изменили первую букву.

- Я не вижу в этом ничего искусственного: мы умираем, это данность. Важно, как это философски оформлено. Но проделав этот путь, я подумала, что надо было снять еще и другое. Там работает патологоанатом - небесной красоты девушка,  28 лет, у нее умерла мама, и она решила посвятить себя проводам усопших. У нее белоснежные волосы ниже колен, и когда она мне открыла, я поняла, что передо мной новый проект. И вот сейчас моя режиссерская разработка приобретает какие-то черты. Хотя будет показаны всего лишь будни патологоанатома.

- Дерево из Анкорвата. Недавно его взяла под охрану ЮНЕСКО, и деревья спиливают, потому что они разрушают строения, но вся мощь уходит. Когда стемнело, вокруг началась такая активная жизнь каких-то ночных тварей, что мы перепугались и заторопились домой, а собирать технику долго, натерпелись страха!

- У нас тут много детей приходит, я считаю, это хорошо. Они видят интересные вещи. Вот на эту работу один малыш показал и спросил: «Это лунный ангел?». Многие говорят о своих снах. Дети смелы в своих высказываниях, у них память длиннее. Путешествуя по Алтаю, я останавливалась в бурятском доме, там была девочка, пятилетняя, которая все свои пять лет, как научилась говорить, все спрашивала маму, ну почему я не родилась жирафиком? Она не смотрела никакого ВВС, но  все  знала о жирафах, могла рассказать, какого окраса, где они живут, все особенности.

Свойство фотографий Полесовщиковой - возможность многократного увеличения  масштаба. Не техническая, а  внутренняя, изобразительная. Фотопроцесс проживается как биография автора, ландшафта, снимка. Слитно.

- Знаете, рождение фотографии «из первых уст» важнее для меня, чем вторжение в нее моим узким сознанием. Съемка, спекание слоев в эмульсии, проявка, печать - все это в комплексе  - вот что важно для меня.

Поэтому корни-кроны закручивают линию роста в Эйнштейнов архаический лабиринт. «Сад расходящихся тропок» - лишь веер возможностей для одной, аналоговой, материнской структуры.