Айболит российского соц-арта | Репортажи

В филиале ММСИ в Ермолаевском переулке, силами галереи XL, открылась ретроспективная выставка Константина Звездочетова - художника, чуть ли не самого близкого душе отечественного рекламиста. Выставка продлится с 18 декабря по 17 января.

Феномен Звездочетова в преломлении к сознанию и практике рекламиста можно сформулировать в нескольких максимах. Первая - живейшая реакция на злобу бытия. «Меня никогда не радовала концепция, меня всегда утешала ситуация», говорит художник, и лучшего объяснения не надо (тут и далее - цитируем выпущенный по случаю выставки «Первый русский каталог»).

Вторая максима - бьющий через край романтизм, произрастающий или даже наоборот, демонстративно врастающий из городской нон-конформистской иронии в «единую общность» и толщу народа, который за это и лелеет художника в татуированной своей душе, не разделяющей богов и духов на Дед-морозов или Рональдов-Макдональдов. «В нашем наследии нет мощного литературного эпоса, нету фундаментальной национальной книги, типа Калевалы, Илиады, Дон Кихота, русская культура - не в счет, это культура европейских «креолов», т.е. дворян. ...Я пытался вычленить местную мифологию...» - пишет художник о себе. «Странное дело, но именно урла была первым и самым преданным звездочетовским поклонником и меценатом. Молодые хулиганы ни хрена не понимали в современном искусстве, но за Константина и его картины готовы были стоять горой. Что-то неясное и неизведанное, но большое и могучее мерещилось им в этих обглоданных фанерках», - подтверждает друг и соратник Свен Гундлах.

Фонтанирующая ирония Звездочетова в какой-то момент перехлестывает из китча в юмор, чем-то схожий с митьковским, но приближенный к сегодняшнему дню: там, где у Флоренского челюскинцы да папанинцы, у Звездочетова кока-кольцы и голливудцы. Что ж, Москва - не Питер...

Третья максима: Звездочетов - настоящий мастер рисунка, плаката и прекрасно сшитого кунштюка, готового вынести мозг и выпотрошить бумажник любому коллекционеру. У Звездочетова нет такой тематической и «местной» привязанности, как, скажем, у Флоренского, адрес Звездочетова - не дом и не улица, он чертовски разнообразен, но категорически узнаваем. Его работы соперничают по выделке с мегаполисным Уорхоллом, как если бы тот оформлял красные уголки и ленинские комнаты, а по искренности и простодушию - с деревенским Леоновым, как если бы тому привелось жить в столице. Звездочетов - московский Буратино, проверяющий на вшивость городской дух и быт и пробивающий носом дверцу в лучший кукольный театр.

И последняя максима: Звездочетов скромен. Концептуальное «занудство» его не влечет, но он чувствует и границы соц-арта. Он считает так: «Живое искусство - оно всегда тень академии. И они друг без друга не могут... А когда тень заняла трон - вот это ужасно». Он уверен, что реакция на социум вполне может быть «полетом к Богу». Но не мыслит свои эксперименты выше Дюшановских, хотя порой его игрушки оказываются на грани остроумия и философичности. Именно тогда они представляют собой некую музейную, коллекционную ценность, самодостаточный во всех отношениях мир, пусть даже этот мир - социум, причем вполне земной - Звездочетов - не Пивоваров, своего сакрального сознательно не сотворяет, он всегда и, видимо, навсегда - здесь и сейчас. Однако в горах соц-арта, больше напоминающего сегодня кладбище, чем живую художественную среду (в чем можно убедиться, посетив, юбилейную экспозицию ММСИ на Петровке), Звездочетов выглядит неким «Пиком Победы» - задором, за искренностью, добротой и добротностью продакшна.

Однако, этих максим оказывается недостаточно: экспозиция выстроена как оппозиция боевого духа соц-арта и сентиментальной, почти даосской медитации. Три этажа зрителя сопровождают «домики в деревне» - 100 взглядов на нехитрый пейзаж из глубинки. Между Калугой и Костромой можно встретить и Барвиху - ничего, просто там вырастает лишний этаж. А то бывает и вовсе ничего не растет... Разные ракурсы, разная роза ветров, разные физиономии, но неизменная композиционная выверенность, кунштючность, роднит кадры с с мультфильмами Ивана Максимова - «Ветер вдоль берега» и проч. Вот, оказывается, какие сны снятся солдатам социальности...

Но на последнем этаже - как в пугачевской песне - «просто жуть-жуть-жуть» - топот и гогот столичной рекламы и пропаганды, прокламаций и декламаций, ритуальных «зачисток» и истового «потреблядства». Собранные в кучу - не протолкнуться - картины и инсталляции разных лет слепляют в единый постсовдеповский дискурс и мелос, и ритм энд джаз все, чем жила матушка-империя в период стабилизации. От «миленьких таджиков» и будильника «now» под камуфляжными балясинами восточного «балдахина» до кукурузных хлопьев «GOLD». Здорово, что Звездочетов использует не навязшие в зубах неймы, а охаризмаченные нарицательные key words - те, что писались и до сих пор пишутся в слоганах и ищутся в инсайтах - , над которыми до сих пор потеют креаторы и клиенты, подсчитывая голоса с помощью TNS GALLOP, и из которых так недавно состояла речь московских Эллочек-людоедочек. «Film Pif-paf» - большой привет Звездочетова Ильфу-Петрову: ничего не изменилось, свидетельствует Звездочетов с астрологической ухмылкой.

Самое забавное, что публика, вяло и «по-быстрому» дефилируя мимо «домиков», зависает и буквально кишмя кишит на этом переполненном продакт-плейсментом чердаке: Звездочетов делает вкусные вещи и рисует классные плакаты. Хочется есть и глазеть. Метать и хохотать. Сам художник с клоунским поролоновым носом сидит и раздает автографы, - под деревянной пальмой. Айболит российского соц-арта. Чтобы обезболенные "мышонок и волчица" возвратились с миром, каждый - в свой "домик в деревне".