Канон против разрешения

Дата публикации: 10.04.2012
Раздел: Про дизайн

Разрешение против канонаРекламисты рассуждают о территориальном брендинге, общество делит Москву на Болотную и Поклонную, а художники Константин Худяков и Алексей Беляев-Гинтовт предлагают жителям столицы и страны кануть в высоком разрешении или воскреснуть в высоком каноне.

Повод и материал для размышлений - проект Константина Худякова «Искусство высокого разрешения», вторая часто которой недавно прошла в Академии Художеств и завершающийся в галерее «Триумф» проект Алексея Беляева- Гинтовта «55° 45′ 20.83″ N, 37° 37′ 03.48″ E», или «Сверхновая Москва».

Нынче -  время мифодизайна, куда более явственное, нежели 20 лет назад. Тогда каждый искал себя, все были молоды и равны, жили в одних и тех же сквотах, не имея за плечами ни доктрин, ни парадигм... Не то нынче: каждый застолбил и обжил свой собственный миф. Подобно планетам, уверенно летящим по орбитам, художники встречаются, обращаясь друг к другу, будто лики Януса. Чем архаичнее пространство, тем больше таких «близнецов», и чем идеологичнее посылы, тем очевиднее незримый «уговор». Тандем Константина Худякова и Алексея Беляева - Гинтовта в этом смысле более чем одиозен: их тема -  Вселенная - Россия - Москва.

Обострившийся публичный интерес к территориальной идентичности коснулся нынче и философских штудий, и политических манифестов, и бренд-дизайна. Худяков и Гинтовт ведут себя убийственно, категорично, прозрачно, плакатно, ювелирно, исправляя мир, как ошибку и отбросив в нем все Неописуемое и Тайное во имя отвержения Худа и провозглашения Добра. Будто два рыцарских облачения в музее или  два меча, готовые к бою за невероятную очевидность.  Собственно искусства - живого, неуловимого и внезапного, выбивающегося за эти доспехи или скрывающегося за ними - нет. Есть риторика - с пафосом традиции, логосом пророчества, этосом языков и технологий пост-модерна. Диалог идеологем. Адско-райский саркофаг царя, шейха, фараона. Окна РОСТА Храма и Капища.

В «Триумфе» смотрят Гинтовта. В «М`АРСе» работает Худяков. Оба - в своем духе «академисты», «глобалисты» и «традиционалисты», романтики, «фантасты» и «реалисты». Оба - патриоты с одной точкой кипения  -  в красной кремлевской звезде - символе советского государства, спутнице детства. Худяков ее ненавидит, Гинтовт - обожает.

В тибетской традиции пентаграмма заключает в себе четыре основные стихии и пространство. Именно пространство - ключевое слово не только для двух последних проектов художников, но и для всего их творчества. Оба получили архитектурное образование. Антикоммунист Худяков учился у конструктивистов и футуристов, жил в Николаевском доме-коммуне и был главным оформителем множества музеев Ленина. Гинтовт оставивший архитектуру ради сценографии бывший нацбол, ныне - левый традиционалист, стилист партии «Евразия» и Международного «Евразийского Движения».

Для осмысления двух противоположных мифологем подходят разные классификации - от медико-философских матриц Аристотеля (использованных пионером семиотики Чальзом Сандерсом Пирсом) до пренатальных - психолога пост-юнгианца Станислава Грофа, от буддийских мудр до жизненного цикла насекомого. Однако мифология Худякова-Гинтовта - чрезвычайно русская, архаизированная, свертывающая сложные классификации к первоначалам.

Апокалиптическая звезда Худякова недолго остается звездой. На наших глазах она отращивает осьминожьи щупальца-челюсти-члены и начинает стремительно и жадно пожирать и порождать отвратительных насекомых, мутантов и клонов, опутывая прозрачной, тягучей и влажной слюной-паутиной оставшуюся в результате заглатывания пустоту. В результате  над черной дырой - гнилым болотом, котлованом, небытием - образуется сетчатая, финальная, удушающая сфера, закупоривающая мир в глазном яблоке Ангела Апокалипсиса с фасеточным зрением мухи и крылами шершня.

При всей монументальности, бессознательности и красоте телесного размаха, это очевидно скульптура поневоле, источающая ядовитые краски и полностью отработанная в пластике и голограмме. Впервые к телу не хочется подходить, чтобы не увязнуть в изначально греховном, тошнотворно-переливающемся  хаосе избытка. У новых Адама и Евы на черепе заметны новые отростки-щупальца. Это метастазы дьявольской звезды, что будут потом - первородным грехом -  заставлять бесконечно кровоточить кожу многих поколений, пока не превратит торжество тоталитарных режимов в кунсткамеру-hotel инфернальных мутаций, стигматов и челюстей (подробнее работы художника см. здесь).

Сколь бы универсальной и академичной ни была сама проблема Апокалипсиса и глобалистичны ее образы и приемы, Худяков остается бесконечно русским художником, ибо его тварь, храм и град остаются эмбрионом, неродившимся младенцем, путь которого - либо назад, в блаженную утробу, либо в смертное безвременье. В классификаций пренатальных матриц Станислава Грофа (внутриутробное блаженство – удушье – прохождение родовых путей – рождение на свет)  творчество Худякова укладывается в фазу удушья, которое и определяет выморочное, «наизнанку», преображение. Форму нового существа высвечивает матрица -  рождения насекомого (яичко - гусеница – куколка – бабочка). Но и здесь из куколки (именно эта фаза тут - самая болезненная и судьбоносная) вырастает и множится не бабочка, но муха - русский архетип алчной, эгоистичной свободы пожирать и творить зло, утопая в риторическом, медийном «цокоте».

В учении Аристотеля о развитии сознания - воспринимаемом по аналогии с развитием тела (deductio, где истина аксиоматична, как первовещество, inductio - где истина доказуема из случая, что подобно росту стержня-позвоночника, abductio - где истина фантазийна, что подобно движению конечностей в новом, противоположном оси тела, измерении) Худяковской мухе было бы место лишь в последней фазе - выморочной фантазии. Но стоит лишь вспомнить лиминальные элементы предыдущих матриц, как в словаре медицинских терминов найдется недостающее слово adductio - распад, внеположенность конечностей телу. Это термин первородного греха, указывающего человечеству «путь насекомого». Повторим: бабочки Чжуан-Цзы из этой мухи не выйдет, хотя зеркальности и даже фрактальности в творениях Худякова хоть отбавляй зеркало Худякова всегда кривое, мутации изначально порочны.

Из буддийских мудр («объект множествен», «нет объекта, есть субъект», «ни объекта, ни субъекта», «и объект, и субъект»») важна третья: герои Апокалипсиса увязают в эгоистичном и разрушительном взаимоотрицании объекта и субъекта - извращенном подобии  нирваны и возвращаются в мир пластиковыми манекенами Апокалипсиса.

Удушенный нирваной лжи полумутант - вот кого породила взорвавший православный русский космос красная звезда Худякова. Мутационные фантазмы обрамляют единственный реальный пейзаж - болото. Худяков горько жалеет старую, сносимую Москву и знак Последних дней для него - зияющий тут и там лужковские котлованы. Эта зараза чужая, внешняя, -  недвусмысленно намекает художник: над котлованом строится прозрачный небоскреб, его опутывает реклама, пластиковый мусор, гламурный люд, над ним зависает в форме черного квадрата Малевича сонм орлов-стервятников, его тьму пронзает шершень. Саврасовский ландшафт и Репинский интерьер угасает и окаламбуривается  под наплывом призрачных и зловещих протоформ. А ведь когда-то художник впервые в России снял изнутри собственноручно сконструированной камерой первый авторский проект - сделанный из бумаги город будущего! Не сказать, чтобы художник Константин Худяков не ценит более авангарда, конструктивизма, футуризма. Но он сторонник теории Апоалипсиса в одной, отдельно взятой стране. И это последнее, самое, пожалуй,  монументальное слово современного социального искусства. И чуть ли не самое дорогое зеркало в олигархических интерьерах.

Москва Худякова готова к глобальному брендингу. Вслед за I`m Sterdam и обезьянским I`m Siberian следует супрематическая «Я-Москва» и расплывающаяся мыльная «М» - в пандан конструктивистской пермской «П». Прогрессивное дизайн-сообщество решает покончить с гербами и иными традиционными мотивами. Либо прошлое - либо будущее, третьего не дано - завещает «великий Гельман». И хорошо финансируемый тренд движется вперед. И лишь проведенный Эркеном Кагаровым конкурс в рамках логотипа-перевертыша MosCow  внушает некоторый оптимизм: Москва встанет! Но как - встанет? - задает вопрос Константин Худяков. И демонстрирует хоровод гомункулусов вокруг громадного члена, а также кириллицу из банановой кожуры.

Работы Константина Худякова
Работы Константина Худякова
Работы Константина Худякова
Работы Константина Худякова
Работы Константина Худякова
Работы Константина Худякова

Стилист евроазийского движения Алексей Гинтовт думает строго наоборот, используя в плакатах  и в оформлении «евроазийских» сайтов собственный, славянообразный шрифт и имперские цвета. Мир, человек и Москва этого художника позволяют размышлять о будущем, в том числе, и будущем дизайна, в котором, как это ни парадоксально, все также начинается звездой и заканчивается супрематизмом первоформ. Только со знаком «плюс», что означает райский град.

Рубиновая звезда с кремлевской башни для Гинтовта - архетипическая прото-основа, душа, яйцо и кроветворный орган отечественного бытия. Из нее, как из купели, исходит и в нее, как в жидкий кристалл, возвращается Москва и Традиция - с куполами, минаретами, ступами и далее - эйдосами древних греков и новых авангардистов. Снаружи мир Гинтовта покрыт броней орлиного защитного оперенья и скорлупой мирового яйца, войлочным растром и многослойным монгольско-луковым лаком - он много внимания уделяет ручным, дубильным, «древностным» процедурам. Там, где у Худякова - кровоточащая грехом и израненная мутациями поверхность, у Гинтовта - утрамбованная отпечатками рук человеческих злато-пурпурная мантия.

Орел-стервятник превращается в орла-защитника, а смертоносный, звенящий во тьме шершень - в молчаливого бражника с черепушкой - как знаком «ДНД» - на спине. Педалируемые Худяковым нижние конечности, челюсти, фаллосы и вагины в мире Гинтовта перерождаются в позвоночники, ладони, локти, а парад «накачанных» наркотиком власти зомби сменяется «египетским» орнаментом из целомудренных соколов-орлов с колосьями наперевес. Худяковские герои  - голые, дабы не мешать превращениям. Герои Гинтовта  - божественно нагие. Худяковцы сплетаются щупальцами в единое враждующее тело, люди Гинтовта - дружина полубогов, увенчанные знаками славы. Их головные уборы можно назвать «фараоновкой»: тут вам и корона, и шапка тибетского монаха, и буденовка, из-под которой щурится от яркого света физиономия Василия Теркина.

Упомянутые матрицы обнаруживают здесь иные доминанты. Аристотелева дедукция растит сущее из единого первоначала, но не подвергает его индуктивному сомнению: «цветущая сложность» евроазийства, унаследованная от СССР и ранее – от имперского союза – не позволяет эмбриону покинуть блаженную  - и в эстетическом, и в социальном смысле - утробу и вызывая к жизни сонмы одинаковых,  счастливых  и воинственных к нарушению истины сэмплов.

В матрице насекомого преобладают две ранние стадии – яйца и гусеницы, а получившееся имаго - не муха, но птица - летит, хоть и свободно, но всегда – вперед и вверх,  наращивая силу, по невидимым звездным лучам-граням. Сама же звезда, согласно первой буддийской мудре, остается сиять вечным перво-объектом, неизменно растворяясь в себе подобных и восхищая  и завораживая анонимно-радикального субъекта. Один из лозунгов художника «мы все вернем назад». Буквальное, сиюминутное понимание его ничего не дает, а привязка звезды к советскому прошлому, к определенному автору или даже к детству художника лишь фокусирует внимание на форме, но не более. Ни Худяковского «вперед», ни Гинтовтового «назад» нет. Есть вечный, Гамлетовский вопрос, поставленный  для Гинтовта на  евроазийское ребро пост- и пре-модерна.

Графически этот вопрос выражен в оппозиции 3D и 2D график. Любопытно, что в серебристую вязкость Худякова всякий желающий может «интерактивно» влезть рукой, а звездный кристалл Гинтовта для смертного недоступен, но там летает  белый голубь и уносятся скоростными монорельсами толпы легких, как снежинки, человеческих модулей.

Корни у этой графики тоже противоположные. Если инициацией Худякова стала обратная, внутренняя панорама города будущего, то для Гинтовта - «генеральный план» идеального человека, выстроенного отпечатками жестикулирующих рук. Объемные черепа новых обитателей московского апокалиптического котлована - Адама и Евы сделаны у Худякова из пластиковой сетки, и это последняя работа. У Гинтовта с помощью следов ладоней на чистом листе выходит рентгеновский снимок будущего жителя солярного Чевенгура (именно так называет художник чашевидный внутризвездный свой город). И эти отпечатки - в начале пути.

Язык жеста (а не скульптуры), Гинтовт почерпнул не из  архитектуры, как Худяков, а из сценографии: рассматривая таблицы жестов танцев народов мира Сергея Волконского - попечителя и реформатора Императорских театров на заре ХХ века, страстного пропагандиста метода Эмиля Жак-Далькроза в России и основателя курса ритмической гимнастики.

Несколько слов о методе, с которым художник Гинтовт, по его словам, не знаком, но близость с которым можно усмотреть  и в «аполлонических» перформансах звуко-рисования шариковой ручкой (вместе с Андреем Молодкиным), в силовых фотографиях (вместе с Глебом Косоруковым), и в рисунках (подробнее см. сайт Алексея Гинтовта). Дело в том, что Далькроз создал метод движения (и артистического воспитания), соединяющий музыкальный ритм и пластику настолько, что казалось, что музыка двигает телом, а тело наполнено ритмом. При этом вездесущая «эмоция» заменялась энергией, так что Айседоре Дункан танцы Далькроза казались «формальными», а ему танцы Айседоры - сентиментальными. Зато доброжелатели усматривали в простых гимнастических костюмах и движениях учеников Далькроза функциональную свободу, легкость освоения архитектурно-светового пространства, античное благородство. Успех пришел после постановки в 1912 г. оперы «Орфей», где в руках Далькроза оказался оркестр, хор, танцоры, сценический свет и пространство зрительного зала, где актеры тесно контактировали со зрителями. Институты и школы Далькроза действуют и поныне, выступления можно посмотреть на YouTube.

Ритмы Далькроза улавливаются и у Гинтовта, и у Худякова. То, что, по словам художника, Волконский называл в своих таблицах «локтевым глазом», вылилось у одного в мифологический «Локоть Ра», а у другого - в «колено Сета».

Танец героев держит плоскость, играет гранями, но никогда не выворачивает тело наизнанку, выделение и поглощение, блестяще танцуемые Худяковскими клонами, здесь заменено сгущением и разрежением тела, света и цвета. Рисунки и отпечатки Гинтовта держат традицию русской иконы (особливо московской пурпурно-златой гаммы и размашистых росчерков Феофана Грека), а также супрематических холстов начала ХХ, они тяготеют к монохрому, тогда как инсталляции Худякова карнавально-ядовитые или зеркально-тягучи, так что отражается совсем не то, что находится перед зеркалом. У Гинтовта отражается ровно то же самое. А по мере удаления от звездного кровяного ядра, фигуры бледнеют и будто застывают.

Вторая часть проекта Константина Худякова «Искусство высокого разрешения» прошла в совсем недавно в Академии Художеств. Выставка Алексея Беляева-Гинтовта завершается в галерее «Триумф». Болотная с Поклонной (их связь с болотами Худякова и звездными плоскостями Гинтовта - предмет для пересудов местных оккультистов) перешли в вялотекущий режим противостояния. Открывающаяся выставка «Дизайн и Реклама» поднимает вопрос территориального брендинга, в частности - бренда Москвы. Дизайнеры признаются: да визуальная пластика сейчас идет впереди семантики. Руки рисуют нечто бессмысленно-глобалистичное, но развлекательное и заводное, заранее опасаясь возвращения пафосной коммунистической долбежки или сусальных кокошников «справа». А художники предлагают собственный, два десятилетия вынашиваемый генеральный план: ад в высоком разрешении или рай в высоком каноне.

Работы Алексея Беляева-Гинтовта
Работы Алексея Беляева-Гинтовта
Работы Алексея Беляева-Гинтовта
Работы Алексея Беляева-Гинтовта
Работы Алексея Беляева-Гинтовта
Работы Алексея Беляева-Гинтовта

Интервью с Алексеем Беляевым-Гинтовтом - читайте  в следующем тексте.

Юлия Квасок
Advertology.Ru

Ссылка на статью: http://www.advertology.ru/article103641.htm

liveinternet.ru Рейтинг@Mail.ru Rambler's Top100