"Архстояние" 2012: вид не с бельведера | Репортажи

«Архстояние» 2012: вид с другого берега Фестиваль ландшафтных объектов «Архстояние» -2012 - безусловный территориальный бренд. С двумя противоположными тенденциями. Можно ли их объединить?

Нынешнее событие посвящено движению и его означению в природном контексте. Собственно, и раньше посетители только и делали, что бродили по полям да лазали по объектам, однако, теперь расшифровываемые концепты связаны именно с динамикой.

Траектории движений колеблются между рациональным и мистериальным, между скульптурой и архитектурой, а кто-то в сердцах еще и добавит: между дизайном и искусством, коммерцией и творчеством.К нынешнему году эти два полюса успели обрасти плотным облаком метафор, отношений. И каждый оттягивает к себе свою часть зрительской массы. И каждый ревниво претендует на решающую роль в территориальном брендинге.

Н одном полюсе живут натуралисты, философы и архитекторы. Сегодня это французское Ландшафтное Бюро WAGON landscaping и Atelier 710. Чего только нет на их делянках: и экологически чистый огород-круговорот, и обнаруженные наметанным глазом строитля регулярных парков «бельведеры», и участки наблюдения за «доисторическими» деревьями и новой порослью. Эти объекты-процессы медленны и не бросаются в глаза, но проявятся через несколько лет во всей «уни-версальской» красе, и Никола Ленивец вместо лаптей и посконной рубахе окажется вдруг в городском сюртуке и лайковых перчатках.

Два других проекта можно назвать чистой архитектурой, застывшим функционалом - полезным в проекте Бориса Бернаскони (триумфальная арка-гульбище-колодец-бар), и символическим - в проекте АБ MANIPULAZIONE INTERNAZIONALE «Штурм неба». Изящные постройки промыслены до последней детали и болта и аккуратно поставлены между деревьев, легкими призраками на небольших пятачках земли. В «Арке» Бернаскони даже обрезки пошли в дело - не пропала ни одна чурочка.

Арка и лестница в небо имеют вид математической игры, компьютерной разработки. И, собственно, таковыми являются. Движение по ним регулируется архитектурным замыслом: Бернаскони велит подниматься по широкой лестнице, а спускаться по узкой, черпать из колодца и пить в баре, а ребята из «Манипулазоны» разрешают во время фестиваля взбираться лишь на первый ярус. Поэтому стайки студентов вокруг ползают по лестнице лишь мысленно, вслух делясь хитроумными шахматными ходами. Ночью, когда объект будет светиться, а сторожа спать, можно будет рискнуть.

Мы беседуем с двумя авторами "Штурма" - Олегом Жуковым и Михаилом Скворцовым-Коньяковым. Они называют учителей - Константин Мельников, Ричард Роджерс, Фостер - до звездного периода, Альдо Росси, Палладио, Корбюзье, Леонидов... Но заявляют, что намеренно не гонятся за стилями, а исходят из контекста. В Николо-Ленивце они не впервые - здесь уже стоит «Сарай Сараев» со следами цивилизации и природы на стенах, будто светлыми «тенями» на загорелойспине. В этот раз, вызов иной: строить максимально быстро, дешево, из местного материала, и "не касаясь" растений. Ребятам нравится: «город все сжирает, а природа откровенна». Она не терпит самовыражения, художественной суеты, отсекает соблазны уйти в цвет, в объем... Она концентрирует усилия на главном, понятном и простом - крыше, тепле, воздухе, удобстве. А если цель - духовный рост, то форма будет ровно та же: функционал как символ честного, аскетического труда. «Что исповедуем, то и проповедуем», «Царствие Небесное силою берется». «И Бога не обидеть, и людей развлечь». Лучшая благодарность для художнико - интерес строителей. Здешних плотников «Штурм Неба» просто завел: некоторые всерьез увлеклись «деревенским хайтеком» и раздумывают над применением узлов и конструкций у себя дома. Заманчиво: промыслить все до последнего болта, изготовить в ангаре 74 элемента и за два дня оперативно собрать. Конструктор, кстати, местный, по фамилии Агеев - настоящий инженер! Итак, «Штурм Неба», а с ним и «Арка» - воплощение рациональной мысли и лютеранской романтики:

Мечта всегда на кончике гвоздя
В руках умелых небо станет ближе
И дело здесь, конечно, не в престиже,
А в силе смысла прожитого дня
(Михаил Скворцов)

Первый раз, кажется, за всю историю «Архстояния» в пресс-релизе - архитектурные стихи.

В Ленивце шумно - тьма народа, музыка, жара, а ребята мыслят не «фестивально», им достаточно ночной подсветки для проектов и хочется тишины. Мне, признаться, тоже. А вот веселых прибалтов из АБ Salto Architects, наоборот, тянет пошуметь: вырыли траншею и устроили вровень с землей батут «Fast track». Подземные сооружения - фирменное «сальто» молодого коллектива, стоит только зайти на сайт salto.ee и взглянуть на музей железных дорог Латвии или национальный музей изящных искусств.

Весь этот задорный, рационалистический интерфейс «продвинутого пользователя» сам по себе замечателен и успешно продолжает и голландский «шишкин дом», и «западную» традицию деревянного индастриала на «Архстоянии». Так сказать, по эту сторону Угры.

Но сколько бы ребята не говорили об ориентации на контекст, простые потребности и чистоту стремлений, все - и батут, и арку, и лестницу, и французские сады-огороды, можно легко и без потерь, одним кликом мышки перетащить не только в другой парк, но и в город. Просто увеличить в компьютере размер и отстроить где-нибудь в московском Сити или в спальном районе. Ни Николой, ни Ленивцем здесь не пахнет. Поэтому и ворчит один из патриархов Архстояния Николай Полисский, что все это - молодежный дизайн, а никакое не искусство.

И был бы разговор о рациональном и интуитивном куда более конструктивным (чего стоят последние постройки Полисского - «Андронный коллайдер» и «Вселенский разум», чего стоит недавний мощный концерт британских электронщиков The Orb в этом «разуме»), если бы не пресловутая и вездесущая коммерция, столь часто ассоциируемая именно с психологией и философией нью- «штольцев». Сегодня их представляет новый владелец здешних угодий и главный спонсор «Архстояния» ГК «Связной». C главным инвестором ассоциируются теперь все слухи об ответственности за «попсу». Уж тут, действительно, не до стихов: над девственными полями бухтит вертолет, нависает воздушный шар, а сквозь лес несется самая разношерстная музыка. Дух оупен-эйра создается мгновенно, а выкуривается с трудом. Впрочем, такое было на "Архстоянии" и до "Связного".

Вместе с тем, надежда есть: с каждым годом происходят определенные сдвиги к более плотному взаимодействию саунда и зрительского тела с ландшафтом. Правда, «взять» архитектурный объект удается лишь в отдельных случаях. К сожалению, автобус наш по дороге на стояние уронил карданный вал, и мы порядком опоздали, так что не удалось мне побывать на перформансах, впрямую связанных с объектом на «дизайнерском» берегу: «Буто-батуте» и «Поцелуе дерева» Андрея Бартенева. Один из самых задаваемых вопросов к «Штурму Неба»: «А можно тут полазить?». На мой вопрос, какой перформанс, или иное артистическое движение видят архитекторы внутри объекта, Михаил Скворцов ответил: «не знаю, может, пустить обезьянок?». Вот такая, дарвинистская, фантазия. А стихи, меж тем, рассчитывают на большее. Но способен ли на это большее деревенский хайтек или батут - пока вопрос.

На противоположном, мистериальном «берегу» тоже удалось побывать не везде. В виду наложения программ (ох уж эти досадные наложения!) пришлось пожертвовать коллективным перформансом-коллажем из фолка, тибетского ритуала PURBA, театра буто, электроники и видеоарта «Метаморфозы» в постановке Виты Адлерберг. И музыку Джона Адамса тоже придется «ловить» в Москве. Однако все перечисленное игралось-таки на старых площадках.

Новый мистериальный объект на нынешнем «Архстоянии» один - «Вселенский разум» Николая Полисского. В этом году он выдержал сразу два крещения - мощной электроникой британской группы The Orb - в начале лета - и не менее масштабной оперой - перформансом Петра Немого и Ираиды Юсуповой «Арфистки в Аду». В мистерии были задействованы «Лаборатория Театрика» и театр буто ODDDance Theatre, перформер-полиглот Вили Мельников, оперные певцы Александр Коренков, Ольга Гречко, Электрическое Тесла-шоу и другие.

Собственно, ради мистерии я и пишу репортаж. Мистерия - особый способ взаимодействия с архитектурным объектом, его безоговорочного, фрактального включения в синтетический мифодизайн. Сам Николай Полисский на вопрос о том, что же за объекты он создает, любит говорить о скульптуре, о глине, о бессознательной, в подкорке сидящей - вне стилей и направлений - «деревянной традиции» коллективного делания большого, серьезного, внушительного и внушающего Нечто. «Вселенский разум» пробуждает тучи ассоциаций, разрывающихся между большим стилем египетской, античной и арабской древности и советским ракетно-ядерным ампиром. В конце концов, успокаиваешься на словечке Вуденхендж с серьезной российской поправкой: «мозг» живой. Полисский, кажется, сам и оберегает его, и побаивается. Не хочет видеть много зрителей - только друзей. Не хочет тишины, он «слышит» эту свою махину, считает ее стихийным храмом или храмом стихий и очень боится пришельцев с аппаратурой, ждет «живого голоса», может быть, Шаляпина, может быть, Добрыни или Змейгорыныча, но без микрофона. На «этом берегу» Угры он - Леший, отвергающий рефлексию как ложный метод и опровергающий бозоны Хиггса и прочие страшилки «Шестого канала» солнечными зайчиками Природы.

Кажется, именно тут и живет обычно народный интертейнмент: во всяком случае, сильно «поддавшие» посетители не спрашивают, можно ли залезть «в мозг» и не просчитывают ходов - прут на спор. Никакие мои уговоры одного такого алконавта - о том, что Вселенский разум вечен, а шея одна, его не остановили. Вскарабкался и был счастлив. Есть, есть у мистерии свой варвар - алкоголик. Однако важно другое: именно постройки Полисского создают единую ассоциацию с названием деревни Никола-Ленивец и формируют в памяти пресловутый территориальный бренд: «Вавилонская башня», «Николино Ухо», «Граница Империи», «Градирня», теперь вот «Вселенский Разум» - все это вещи, смысло- и стилеобразующие, позволяющие распространять - без потери индивидуальности - Никололенивецкие объекты на объекты русского ландшафтного дизайна. Никола-Ленивец, если считать его героем одной большой сказки,- не что иное как русский Адам. В этой же парадигме скрытой традиции работают и зарубежные художники, например, Чжан Хуан. Того тоже ни с кем не спутаешь, но благодаря ему, ни с чем не спутать и Китай. Хотя, согласитесь, аутентичных этно-произведений или стилизаций в стране предостаточно. Как, впрочем, и индустриального хай-тека.

Поэтому стоит разобраться, почему и как был присвоен «Вселенский разум» и пьяницей и мистагогом, ибо, как ни является опера, да еще и посвященная второй части «Фауста» Гете, «вагнеровским» жанром, перед нами не «крутизна» и не «уход в объем», а мультимедийное раскрытие потенциала, таящегося в архитектурном пространстве.

Кто дочитал до конца трагедию Гете, согласится, что дизайнерский «Штурм Неба» читается как рациональная, «западная», трудовая плотина, которую замыслил и на которой погибает доктор Фауст. А «Вселенский разум» - это отверстия миро-здания, открывшиеся во время грешных и бесполезных скитаний с Мефистофелем.

Забегая вперед, скажу: оппозиции, сложившиеся нынче на «Архстоянии» достойны отдельной мистерии, объединяющей ландшафт в единое звучащее пространство. Думаю, режиссер для мегапроекта когда-нибудь найдется, и мистерия вырастет, выстроится по методу коллективной импровизации, т.к. рациональное, фрагментарное сознание в состоянии лишь задавать вопросы на краю бездны и держаться за «пользу дела». Если, конечно, "Архстояние" будет восприниматься как художественное пространство, а не поле сельской урбанистики.Пока этот вопрос до конца не решен, можно видеть то, что хочется, ориентируясь на многолетний бренд. Тем более, что одна из стихий нынешнего фестиваля - стихи. В 2012 они слышны с обоих «берегов» Угры и могут считаться вполне «фаустовскими»:

Все, что скопилось - разложилось,
Что сохранилось - собралось,
На горизонт шершавой полки
Архивным лаком пролилось
(Михаил Скворцов-Коньяков. «Музей в сарае»)

Заблужденья в круг сомненья
Вводят нас, но ты - спасенье;
Занят я иль я пою, -
Ты ведешь стезю мою.
Я земное буду числить, -
Ты подымешь выше мысли.
Дух да не покинет прах, -
Чует дух отчизну в небесах.
(Гете. Талисманы. Использованы в опере «Арфистки в Аду»)

Итак, «Арфистки». Как и подобает мистерии, она выдержана в жанре эмоционально-живописных сэмплов, сосуществующих в едином пластическом пространстве картины, созерцаемой с разных точек. Мысль мистерии всегда проста: это процесс игры стихий, треплющих человека между Адом и Раем. Главная героиня - во многих лицах - женщина, животное, ребро, струна, вместилище и эхо.

О сюжете - созерцании вместе с Фаустом маятникового метания между рождением и тленом, духом и телом, надеждой и падением, культурой и цивилизацией - рассказывать незачем: «Вселенский разум» исторгает фантазм на подиум и дальше, а потом, как в период отлива, вбирает все назад. Точно так же мерцает и каждый знак спектакля, и важно, что "мозг" Полисского отзывается буквально на каждую метафору.

Его извилины и деревянная чешуя «минаретов» рифмуется с латами Всадника Апокалипсиса, черепами-масками арфисток, струнами освежеванных роялей, горящими неструганными факелами и резкими «костными» движениями адских дам, но дело идет дальше. Настоящая лошадь под рыцарем отказывается выступать и чуть не сбрасывает седока (еще бы!), а приблудившаяся псина, не найдя ничего интересного, уходит, не заметив «Ада». У церкви, где располагается мастерская скульпторов - деревщиков, вовсю идет производство оленей и кабанов. Их морды можно назвать пульсирующей костью, и чтобы остановить, законсервировать фигуру, ее коптят в дыму, иначе отрастет лишний хвост или не достанет рогов. Все это хранят извилины «Разума» и не тиражируют, но порождают. Повторю, я не видела перформанса «Буто-батут», но могу сказать, что трудно представить что-то более органичное для постройки Полисского, чем артельное шествие грешных душ из питерского ODDance Theatre: эти люди способны предвосхищать жест так долго, как можно созерцать извилины деревянного «мозга». Мозг продолжается в буто-жесте и косервирует его одновременно. То же самое происходит и с рефренами Гетевых стихов в переводе Фета, и с полиглоссией Вили Мельникова: «Разум» становится хранилищем текстов его лингвогобеленов.

Извилины, нисколько не страшась, легко соседствуют с огнем и дымом, они дают прозревшей душе превратиться в дервиша в брызгах песка и порождает из вод сонного младенца-гидроцефала, едва владеющего телом и мыслью. Мозг Полисского - Босх и Рембрандт одновременно: он удерживает общий благой концепт и дает ему силу взрыву энтропии. Мозг смеется, рождая планету, позволяя гомо сапиенсу толкать ее задницей, разваливать, исторгает смешные, как звуки кишечных газов, молнии для машущей мечом куклы - Мозг не боится смерти, а ученик Полунина и Юхананова Петр Немой - не боится треша, заставляя зрителя испытывать отнюдь не Тарантиновские, а скорее, Гринуэевские чувства.

Особенно - когда срывает и собирает в один букет адские маски со своих менад, особенно, когда, склонившись к земле, ищет с мобильником в руке потерянную драхму.

«Ирония должна быть похожа на Эверест, в сарказме должна звучать природа ада. Истинная природа действия, в котором АРХетипы должны намекать на соприсутствие, в котором они только маленькие фигурки. СТОЯНИЕ же заключает в себе вертикальное времяпрепровождение. Это как дискотека духа. Пляски натянутых струн, вертикальных, между самым низовым в человеке и самым высшим - это и есть арфы» - читаем либретто. Постройка Полисского - гностическая, антитехногенная провокация, и мистерия, смешав в одном котле электронику, живой звук и саунд-дизайн, приняла ее и выдержала.

Имя режиссера - Немой, многозначный намек на Иное и Невысказываемое безошибочно работает на его метод руководства «стихиями»: хоры и дирижеры, музыканты и спецэффекты, арфистки в Аду и души в Чистилище, младенец и утроба, дым и огонь, скитающийся Фауст и танцующая в извилинах мозга Мысль - все это увязано в один плотный, хорошо срифмованный, но живой узел. Я уже не говорю о медиаоперном саунддизайне Ираиды Юсуповой и музицировании артистов на раздетых роялях и невредимых инструментах. Тандем Юсупова-Немой можно назвать так, как это принято: творческой удачей.

Но куда большей удачей я считаю взаимодействие архитектуры Полисского и мистериального действа. Оно интереснее электронного концерта уже тем, что создает многосложную картину-фреску в духе живого и грязного, но неизменно высокого Ренессанса, подхваченного в восьмидесятых новой волной панк-культуры: британцем Дереком Джарменом ... Собственно, это и есть сверхзадача события: «Классицизм провоцирует в человеке необходимость двигаться в ритме планет, в соразмерном достоинстве звезд, в парадоксальной гармонии с музыкой сфер. Человек вписывается в эту космогонию происходящего. И он вписывается не с наивной улыбкой, а со всей трагичностью происходящего. Но аристократизм классицизма делает это достойным», - пишет Петр Немой.

Безусловно, бренд места - за подобными вещами, ведь мистерия обладает сильным свойством синтезировать мельчайшие подробности ландшафта, катализируя процесс интуитивного наблюдения, не раскладывая по полочкам то да се. Для художника, как он есть по крови своей, природа - не мастерская, а человек в ней - не работник, и в этом смысле расхождение между архитектурой и скульптурой легко проецируется на знакомую нашим читателям дихотомию - «инфраструктура-брендинг». С той лишь поправкой, что польза, безопасность, удобство, комфорт может быть подано в виде ат-проекта, чистой идеи. Но это не мешает бренду места отторгать маркетинг здравого смысла: польза и коммерция почему-то больше тяготеют к универсальным, идеологическим, оторванным от почвы постройкам «рационалистов». А мистериальные, живые и непрямые объекты, растут тут и там, как родные грибы. Они, а не версальские огороды, пока что создают вторую, культурную органику.

После «Арфисток» хорошо было пройти утречком к отдыхающему «мозгу» и обнаружить еще раз его «растительное» происхождение. И рассмотреть «андронные коллайдеры», телескопы и другие древовидные монументы, как мезозойские пращуры борщевика, пижмы и чертополоха. Да и те, если отойти в сторонку от выкошенного поля, накроют тебя с головой. В Брюсселях да Венециях все это смотрится непрыгучей подкованной блохой. Но здесь деревянные «мозги» абсолютно дома. А, стало быть, ничто не мешает теперь считать деревню Никола-Ленивец, а вместе с нею и всю Россию - местом «Вселенского Разума».

В Никола-Ленивце столкнулись интересы мыслительных и творческих парадигм. И тут - либо размежеваться невидимым частоколом, либо попытаться объединить условные «два берега Угры» в единое дихотомичное драматургическое поле и превратить фестиваль из экспериментального «противосидения» в единое «Архстояние». Бонусом от спонсоров - подбить из деревянного телескопа этот дурацкий тарахтящий вертолет.