Пасьянс "Золотой Пчелы" | Репортажи

После Уво Леша и Шигео Фукуды ни Запад, ни Восток уже не нуждаются в фирменном стиле. Они попали в масть.

По выставке членов высокого жюри биеннале "Золотая Пчела", открытой в галерее Церетели на Пречистенке, можно сделать выводы не только о заданной организаторами биеннале системе эстетических координат для молодых дизайнеров, но и о том, в какой интернациональной картине, или, точнее сказать, призме мира существует, волею данного случая "Пчела" и иже с нею.

"Данного случая", потому что могли быть члены жюри из других стран, и призма была бы другой формы. Мне же интересно исходить из сложившейся ситуации.

"Призма мира" подсказана развеской, настраивающей на оппозиции: Шигео Фукуда - Уво Леш; Петр Банков – Михаил Аникст. И подводящий подо всеми жирную голливудскую черту не приехавший Дэвид Карсон.

Выставленного в ЦДХ прошлогоднего победителя "Пчелы" Давида Тартаковера я в счет не беру. Львиная доля его плакатов – репортажная съемка, внутри которой все же не хватает той дизайнерской искры, которая стирает границы между репортажем и постановкой, цепляя зрителя на крючок вечности. Недавно здесь же, в ЦДХ, выставлялись фотографии Давида Дектора и Юлии Комисаровой. Как и многие современные израильские работы, они брызжут социальностью. Но не только. Этого "не только" и не хватает, по-моему Тартаковеру не смотря на актуальность, остроту сюжета и несомненное гражданское мужество автора. Его фотографии украсили бы любую фото-, но не дизайн-биеннале.

Пятиконечная звезда из золотых пчел дизайна в галерее Церетели дает ответы на вопросы: каково быть дизайнером на Востоке, на Западе, в России, в эмиграции и в Америке. Не полный, но представительный пасьянс игральных дизайнерских карт: дама, валет, шестерка, туз и король – и каждая со своими тайными джокерскими функциями.

В этой статье мы рассмотрим только две из них, ключевые, задающие тон.

Роль прекрасной Дамы исполняет, как и принято в традиционном японском театре Кабуки, мужчина – Шигео Фукуда. Его любимый герой, объект и предмет – человек, точнее, человеческий контур, как и принято в японской и китайской живописи. Традиционно и обращение к тени и отражению, к урезанию и усекновению, плоскостности и иероглифу как живописной матрице. Главная форма Фукуды – скрытый в круге, в растекающийся в близнячестве окоемов квадрат, поданный, скорее как способ мышления. Господин Фукуда говорит почти только по-японски, не знает, кто такой Илья Кабаков (хотя в его летающих человечках видятся тени иллюстраций к "Чудо-дереву" Чуковского и знаменитой инсталляции "10 персонажей", которую привозили опять же в ЦДХ несколько лет назад). На вопрос, насколько легче на Востоке, учитывая конфуцианство, чан-буддизм и синтоизм, стать дизайнером, Шигео отвечает, что слишком давно живет на этом самом Востоке, чтобы что-то оценивать. А вопрос "есть ли у вас непонимающие клиенты или зрители", вообще повисает в воздухе: Шигео внятен до какой-то запредельной степени. Все его единоборства с человеческим контуром можно найти у себя в голове, вплоть до детской мысли о том, что вот этот конкретный художник, которого Фукуда изобразил на плакате, уже умер, и поэтому у него отсутствует полчерепа. Другой дизайнер объяснил бы иначе, но простодушие Фукуды напоминает наивность "Бродячего замка" Миядзаки с одной лишь разницей: дизайн - это детский сон без подробностей. Комикс (говорят, Шигео увлекался ими в молодости), сведенный к гексограмме взаимоотношений. Фукуду можно назвать живописным, или лучше, "живым" каллиграфом: в тиражировании его фигур угадывается и посмеивается древний орнамент.

Уво Леш свалился с Луны. Восходящее солнце из расчлененных Фукудиных рук и ног - не по нему Стихия немца Леша – не контур, но центр симметрии в целиковом, твердом, по-средневековому грубоватом и одиноком в своем роде объкте. Овеществленном, а не утекающем. В результате формально-логической операции появляется буква, которая не уписывается в стильный квадратик иероглифа в нижнем или верхнем углу, не улыбается рожицей, а честно, прямо и последовательно следует за основными осями объекта, индексируя и, наконец, заменяя его совсем. Соответственно, любимые буквы Леша – прямые буквы, а графическая основа - крест – выпирает из любого плаката как план протестантского собора. И никаких вам развлечений – выставок, концертов, кофеен. Все это оставлено Фукуде. Леш бьет зрителя вальтом – социальным и музейным плакатом. На вопрос, есть ли у Уво проект, который никто ему не заказывал, но сам бы он очень хотел реализовать или уже реализовал, Леш простодушно указывает на фотографию Гитлера, у которого вместо усов кроваво выведен адрес какого-то сайта. Выясняется, что некий фестиваль заказал Лешу нечто эпатажное на его авторское усмотрение. И вывернутая "бедой" красная "победа", и трагически-капризный Гитлер, и кругом маячащие черно-белые кресты – от распятия до без пяти минут свастики – все это творчески переосмысленные и пущенные на службу дизайну германские военные переживания, страдания и комплексы, хорошо замечаемые в кинематографе, как, впрочем, и сама социальная тематика (кто смотрит фильмы фестивалей немецкого кино, тот подтвердит). Но не только. Вся графика Уво – Евро, поставленное против японской Йены.

Гитлер и Бетховен - великие немцы. Эпатаж по-Лешу означает пририсовать усы тирану. По-Фукуде – устроить головомойку гению. А если серьезно, речь идет о фото коллаже и граффити, дискретности и конинуальности, объеме и контуре.

И еще. В отличие от Фукуды, Леш использует не рисунки людей, а объемные, перспективные фото. Топчась вокруг Гитлера, я наблюдала, как новый ракурс меняет характер персонажа. Плакат настоятельно приглашал меня пожить внутри него. А по Бетховенам Фукуды я скользила взглядом, как по забору с граффити.

Контуры Фукуды и объемы Леша. В Лешевы молотки, совки и щетки хорошо стрелять. В героев Фукуды попасть нелегко. Даже они едут на треугольных колесах.

Но если все-таки попасть удалось, то убитые герои Леша будут сниться вам в полном объеме, будут смотреть на вас в упор, будто за ними – стена. А герои Фукуды будут продолжать пританцовывать. Сколько бы от них не осталось.

Сложность, которую предлагает японец заставляет "разбегаться глаза". Леш "бьет по переносице". В этом смысле кажется чисто европейским прием наложения шрифтов: то арабская вязь по латинице, то брошенные друг на друга в центр плаката иероглифы, то вплетенная в заглубляющийся в персидский ковер орнамент латиница. Английский у Леша – свободный. Фукуда чаще отмахивается и вообще предпочитает мне переводчицу, что-то шепча ей на ухо.

Восточный и западный тексты легко запоминаются. Только в одном случае лучше запоминается ритм, в другом – смысл.

А если ритм читается в обоих случаях, то восточные ритмы возникают из согласия, а западные – от непонимания.

То же самое с прочтением смысла: на Западе важна логика последовательность, а на востоке интонация, колебание.

Вместе с тем, и на Леша и Фукуду бывает проруха: один складывает рожицы из текста, другой пытается выстроить логику цунами

Но в любом случае для Леша типично наложить друг на друга знаки и вглядываться внутрь, а для Фукуды – взаимно эти знаки отразить. Линия и цикл – два времени – Западное и Восточное.

Отражаясь друг в друге, Фукуда и Леш создали по два зеркальных черно-белых плаката: один работал с плоскостью, другой – с кубиком.

Представленных на выставке автопортреты двух художников так же "перпендикулярны": Уво растворяется в дымке, заставляя вглядываться в не то человеческую, не то львиную уже физиономию, а Шиего приходится собирать по частям.

"Уво" означает "внутри". "Шигео" - "на поверхности"

По правилам игры Дама кроет вальта. По правилам жизни - все наоборот. Но кто-то ищет правды, а кто-то – удовольствия.

"Правда" Уво Леша и "удовольствие" Шигео Фукуды. Явь и сон

Автор приносит свои извинения за качество фотографий, но в безнадежной попытке убежать от солнечного зайчика, который приобретает особую наглость за счет стеклопакетов, есть своя прелесть многоуровневого созерцания объекта. А у "Пчелы", по ее словам, "с картинками – беда". То есть, не пчелиное это дело – делиться медом.